Кеннет Уайт

Теория? Да. Не побоимся этого слова, которое последнее время уступило место множеству всякого рода беспорядочных поделок. Без теории мы будем бегать по кругу, накапливать комментарии и мнения, замыкаться в нашем воображаемом и фантазиях, теряться в зрелищном, утопать в деталях и задыхаться во все более неясной повседневности. Ведь всякая разумная теория должна основываться на фундаментальной мысли, должна быть связана с серьезной практикой и оставаться открытой.

Веками и столетиями культура (то, что позволяет продлить ее жизнь и отточить ее дух, не имеет ничего общего с салонными разговорами) была основана на мифе, религии, метафизике. Сегодня она больше вообще ни на чем не основана. Она распространяется, вот и все, потому что единственный ее закон – это закон рынка. В конечном итоге, уже все, – и число таких людей продолжает расти, – ощущают, что ей не хватает основания. А поскольку любое возвращение к старым основаниям было бы наивным, полумерным и карикатурным, для нее следует найти новое основание. И именно такое основание предлагает нам геопоэтика.

Для существования культуры в полном смысле этого слова, в некоей социальной группе должен существовать консенсус в отношении того, что рассматривается как существенное. В любой имеющей свое основание живительной культуре существует центральный очаг. Все (конечно же, на разных уровнях дискурса) так или иначе соотносят себя с ним, будь то философ в рабочем кабинете или крестьянин в поле. В христианском Средневековье таким очагом были Христос и Дева Мария. В классическую эллинистическую эпоху – философская и политическая агора. В племенах эпохи палеолита – отношение к животному.

В какой-то момент, после долгих лет сравнительных исследований в области истории и культуры, я задался вопросом, существует ли что-то такое, на основании чего, по ту сторону различий религиозного, идеологического, нравственного и психологического порядка, которые продолжают множиться, а сегодня порой и серьезно враждовать, мы все могли бы придти к согласию, как на севере, так и на юге, как на востоке, так и на западе. И я пришел к мысли, что это – Земля, эта странная и прекрасная планета, по всей видимости, уникальная в этом галактическом пространстве, на которой мы все живем и живем по большей части неважно.

Вот откуда в этом неологизме приставка «гео-».

Что касается слова «поэтика», то я употребляю его здесь не в академическом смысле «теории поэзии». Здесь не идет речи о поэзии в традиционном смысле этого слова (чистой поэзии, личной поэзии и т.д.) и еще меньше в приниженном смысле (кинематографических фантазий, песенного лиризма и проч.), в котором она в основном и употребляется. Постараемся быстро забыть всю эту несчастную социологию и вспомним, например, о «поэтическом мышлении» («nous poetikos») Аристотеля.

Под «поэтикой» я понимаю фундаментальную динамику мысли. Именно так, как мне кажется, может возникнуть не только поэтика литературы, но и поэтика философии, поэтика науки и, безусловно, поэтика политики. Геопоэтик оказывается тем самым в пространстве необъятного. Прежде всего, в количественном, энциклопедическом смысле (я не против количественности, при условии, что ее сопровождает сила, способная ее двигать вперед), а затем в исключительном смысле не-нормативности (то есть вне норм). Перерабатывая огромное количество материи, материи земной в расширенном смысле предметов и бытия, геопоэтика открывает пространство культуры, мысли и жизни. Одним словом, мир.

Кстати, я говорю «геопоэтик» (по модели логика, математика), а не «геопоэт», для того, чтобы не замыкать геопоэтику, как можно было бы подумать, в некоей расплывчатой лирической экспрессии географии. Геопоэтика, основанная на трилогии эроса, логоса и космоса, порождает общую когерентность, и это как раз то, что я называю «миром».

Правильно понимаемый мир зарождается из контакта духа с Землей. Если это контакт чувственный, разумный, проницательный, мы имеем дело с миром в полном смысле этого слова; если этот контакт неразумен и груб, мир и культура уступают место нагромождению уродств-не-миров.

Для меня все началось на территории в 20 квадратных километров, на западном берегу Шотландии, и было напрямую связано с природой. Может быть, мне скажут, что не у всех есть доступ к природному контексту. Я это понимаю. Но именно признание важности такого контекста может служить отправной точкой для резкого осознания, а значит и для политики и для иного образования. И даже в самых неблагоприятных условиях города всегда существуют знаки, следы, которые можно обнаружить и к которым можно быть чувственным, как только пробудился и переориентировался ваш разум.

Чтобы обновить и расширить свой первоначальный радикальный опыт, я пересек многие территории, с целью обогатить свои чувства и знания о вещах. И я продолжаю это делать, потому что никогда не нужно терять контакт между идеей и чувственностью, мыслью и эмоцией.

В 1979 году, как раз путешествуя, странствуя, бродя (я использую все эти глаголы, все эти методы, в зависимости от возможностей и контекста) вдоль северного берега Сент-Лорана, по дороге к Лабрадору, обрела свою форму идея геопоэтики. Я рассказывал об этом путешествии и попытался описать весь масштаб ощущений и в частности этой идеи в книге «Синяя дорога».

Затем последовали другие произведения, которые не только иллюстрировали мои мысли, но и выдвигали новые предложения.

В книге «Плато Альбатроса» я с философской, научной и поэтической точки зрения описал полную картографию той концепции геопоэтики, которая все отчетливее складывалась в моей работе, и необходимость которой я все лучше ощущал в нашем общем контексте. Геопоэтика – это, в сущности, теория-практика, которая может дать основание и перспективы любого рода практикам (научным, художественным и т.д.), которая может попытаться выйти за рамки узких дисциплин, но которая не обрела еще своего фундамента, а значит – у нее будет длительная динамика.

К этим научным, философским и поэтическим подходам я добавил экзистенциальные и интеллектуальные портреты прото-геопоэтиков, таких как Гумбольдт, Торо или Сегален, для того, чтобы сначала указать на тот факт, что мысль неотделима от проживаемой жизни, что теория обретает свои корни в реальном, а также чтобы показать, что геопоэтическая идея подспудно уже существовала, пересекая пространство и время. Идея без предшественников – это фантазия. Я представляю их эрозивно и динамично. Здесь важны не столько эрудиция и история, сколько необходимость наметить географию разума.

Чтобы идея геопоэтики сохраняла всю свою точность и перспективы, в 1989 году я решил основать Международный институт геопоэтики.

Несколько лет спустя я запустил проект по организации «архипелага» учебных студий по всему миру, которые применяли бы геопоэтическую идею в местных контекстах.

Геопоэтическая идея движется вперед и разворачивается, эти студии функционируют по-разному, но Институт поддерживает общий курс и сохраняет открытость перспектив.

(Перевод Сергея Рындина)